Stern 18

Л.В. Шапошникова

Мы выживем только вместе

Выступление  на заседании Координационного совета рериховских обществ

12 ноября 1993 года

 Мне кажется, наше обсуждение идет не в ту сторону. Я понимаю, очень много людей сегодня столкнулось с реальностью нашей борьбы, и на них это произвело большое эмоциональное впечатление.

Что, на мой взгляд, нам нужно знать. Мы живем в переломный момент нашей истории, нашей эволюции. Когда мы говорим это вообще, для нас это звучит абстрактно, теоретически, а когда нас бьют, то абстракция уходит и возникают эмоции. Так, может быть, мы дадим себе труд осмысливать, что происходит. Мы говорим – в такие моменты борьба между Светом и тьмой усиливается. Но когда эта тьма возникает в конкретных людях, мы начинаем отступать, подаваться назад, и думать – а не сесть ли нам с ними за круглый стол, а не поговорить ли о сотрудничестве… Попробуйте сядьте, поговорите. Мы с Лапшиным уже сидели за таким круглым столом. Это было в Минкульте, когда встал вопрос о возвращении нашей коллекции – 288 картин из Музея Востока. Так вот, там нас просто и спокойно облили помоями. Правда, с точки зрения Владимира Яковлевича [Лапшина. – Ред.], мы держались достойно: мы не ответили им тем же самым. Но результата от этого круглого стола не было никакого.

Сейчас они вас всех хотят психологически ослабить, заставить рассуждать и думать не так, как вы хотите, а так, как они хотят. Ибо они представляют собой темную массу. Я вовсе не из тех, кто обостряет вопрос, я вовсе не из тех, кто пытается все время резко и агрессивно его ставить, нет. Я смотрю на это, как на реальность. <…>И если я буду не права, я на следующий же день подам в отставку, но эти люди, поймите, – враги по-настоящему. И какие бы мы ни подводили, Михаил Николаевич [Чирятьев. – Ред.], доводы юридические, какими бы мы их ни снабжали соображениями, им на это глубоко наплевать. Им наша информация не нужна; не нужна просто потому, что они поставили низкую цель: завладеть наследием. У каждого из них своя цель: у Рыбакова стать директором музея Рериха, у Набатчикова скрыть, что он «загнал» 20 картин из нашей коллекции, а за это садятся в тюрьму даже при этом правительстве. Для этих людей это выход из положения. Они создают государственный музей, конфискуют у нас коллекцию, нас туда даже не подпускают; а потом пишут, что у них было 270 картин, а не 288, и все. Для них наших документов нет, их документы уничтожаются. И хотя, как говорится, рукописи не горят, документы все-таки в какой-то момент уничтожить можно.

Поймите, в общении людском есть две позиции. Первая, когда люди могут садиться за круглый стол, они могут вести переговоры, сотрудничать, слышать и понимать информацию друг друга. Предположим, я настаиваю на чем-то, но, получая дополнительную информацию, я могу учесть ее, согласиться и изменить свою позицию согласно новым данным. Но есть другая позиция. Как позиция она не зависит от информации вообще; она определяется нравственным, а точнее, безнравственным, настроем того, кто «держит» эту позицию. В данном случае мы имеем дело именно с ней. Какую бы вы информацию им ни приводили, они все равно на нее не пойдут. И кого бы вы сюда не приглашали, они все равно ничего ни услышат; и как бы быстро вы ни побежали с ними сотрудничать, они все равно останутся вашими врагами. Это те, которые здесь уже были, пытались разрушить, ослабить нас, это те, которые ушли. Теперь вы хотите пригласить их же в качестве сотрудников, сесть с ними за круглый стол. Помилуйте! Они сами вас всех куда угодно пригласят.

Другое дело – есть у нас (!) позиция или нет. Почему мы должны сотрудничать с теми, с кем нравственно несовместимы? Тот же Рыбаков. Все, что сейчас есть перед нами – письма Девики Рани, телеграммы Девики Рани. Все это создано целой компанией, в том числе и Рыбаковым, который продиктовал телеграмму, который продиктовал письмо. Мы можем, конечно, правительству предоставить юридическое обоснование, что Девика Рани здесь ни при чем, на позиции Девики Рани играют. Когда наследие передавалось нам, Девика Рани бегала по Бангалору и кричала: «Святослав с ума сошел, он отдал все России». Вот ее позиция. И теперь на этой разнице взглядов пытаются играть. Причем я понимаю, если бы играли индийцы, но играют-то наши, которые не думают ни о достоинстве России, ни о ее культуре.

<…> Что еще можно сказать обо всем этом? Здесь все пущено в ход: ложь, клевета, – и только для того, чтобы добиться своей цели. А мы должны противостоять. То, что вы сегодня пошли на пресс-конференцию, вы проявили мужество и умение. И вы их смяли сегодня. Поэтому они заговорили о сотрудничестве. Но завтра они же воткнут вам в спину нож. Четыре года я имею с ними дело, четыре года! Теперь они добились того, что хотели. Но мы будем выходить на самый высокий уровень и на этом уровне действовать и решать наши вопросы, добиваясь справедливости.

Что еще? Вот тут М.Н. Чирятьев, который, кстати, оказал нам большую помощь с письмом-поддержкой Д.С. Лихачева (он сам, первый, так решил, и сам все правильно сделал), – так вот, Михаил Николаевич озвучил два вопроса от той стороны. Вообще говоря, на них мы не обязаны отвечать. Это вопросы о том, как мы вывозили наследие и где некая комиссия из пяти человек, которая с их точки зрения якобы должна была принимать наследие в России. Почему мы не должны им отвечать? Во-первых, где их юридические полномочия? Во-вторых, Рыбаков к вывозу наследия не имел никакого отношения. Он заехал тогда в Бангалор на два дня и, увидев трудности, с которыми я столкнулась (а главная трудность заключалась в жутком вранье Мэри [Пунача. – Ред.], которую я отслеживала каждое утро, хватала и везла в имение, чтобы она открыла очередную часть наследия), уехал тут же, через два дня. Он не знал о том, что наследие вывозилось официально, что я сама ходила в Резервный банк Индии и представляла список всех вывозимых вещей, составленный по-английски. Список полностью соответствовал документу, зарегистрированному в нашем консульстве и переведенному на русский язык. По этому списку на двух языках, представленному Резервному банку, мы прошли таможенный досмотр. Мы официально оставляли все бумаги индийским властям. Тогда, простите, о каком незаконном вывозе наследия может идти речь?! Они вас просто сбивали с толку. 

Теперь о комиссии из пяти человек. Да они просто смеются над вами. В приглашении приехать и поработать с наследием (копия которого у нас есть в основных документах), которое я получила от Святослава Николаевича, было написано, что я могу взять с собой в помощь одного сотрудника по моему выбору. Кто должен был здесь принимать наследие? Кто знал, что в него входило? Если и была назначена какая-то комиссия, то кем? Мы о ней ничего не знали. Если она и была назначена, то это могла быть только ведомственная комиссия, которую мы и на порог не должны были пускать. Первый раз слышу об этой комиссии.

Я хочу вам сказать, что Рыбаков – лгун. Вы с ним обращаетесь, как с интеллигентным человеком, а он – нравственный преступник. Он еще ни у кого ничего не украл, – за это сажают в тюрьму, – но то, что он делает, хуже воровства, страшнее воровства. Дело в том, что никакой доверенности у Рыбакова не было. И когда мы опровергали ложь, которая распространялась после первой пресс-конференции, то мы написали: если у Рыбакова есть документ, доверенность на наследие, мы рады будем получить ее копию. Ну и что? Получили? Мы ничего не получили, потому что документа такого нет. Я знаю только одно, когда он ушел отсюда, – в самый для нас трудный момент, после того, как мы прогнали Житенева и 85 человек мафии (тогда мне пришлось одной разбираться с ними, а Рыбаков в это время юркнул на три месяца куда-то), он поехал к Святославу Николаевичу, нажаловался в первую очередь на меня, злодейку, и на все правление МЦР. Он требовал, чтобы Святослав Николаевич написал письмо с указанием оставить Рыбакова в правлении. Святослав Николаевич не написал. Рыбаков требовал половину наследия. На каком основании? Святослав Николаевич не стал с ним на эту тему говорить. Вот вам и «доверенное лицо». Это человек, предавший Святослава Николаевича. Вы должны это понять. Если вы хотите с предателями садиться за круглый стол, – садитесь. Кто может этому помешать, кроме вашей, так сказать, внутренней сути, которая будет протестовать или согласится? Все зависит от этой сути внутри.

И еще я хочу сказать вот что. Когда Рыбаков стал уходить и я поняла, что это даст возможность всем врагам наследия, которых вы сегодня видели и которые сидят и ждут, когда, наконец, они смогут разорвать его в клочья, тогда я действительно попросила Ростислава Борисовича [Рыбакова. – Ред.]: вы можете уйти, вы можете не работать, но три месяца, ради наследия, я вас прошу об этом никого не извещать. Что же произошло? В этот же вечер он, войдя в комнату, где сидела Тоотс, сказал: ну, я уже ушел. Вот, пожалуйста, в тот же день! Через неделю он принес письмо, то знаменитое письмо Лапшину, где он, выворачивая ситуацию с точностью до наоборот, говорил, что он уходит, потому что его «нравственные параметры» не совпадают с нашими, – действительно, не совпадают! – и он не согласен со мной. Вот и все. Зачем он вспоминает то, что для него должно быть позором.

Это люди – черные предатели. Мы будем говорить, называя вещи своими именами. Почему, принимая игру людей, которых мы не уважаем, мы начинаем говорить: ах, как хорошо, давайте посотрудничаем, давайте и диалог проведем? Какой диалог, что вы! Мы же сохранились, потому что не шли на эти диалоги, не вняли завываниям о сотрудничестве с [Ольгой Владимировной. – Ред.] Румянцевой или с [Валентином Митрофановичем. – Ред.] Сидоровым и т.д. Неужели не понятно?

А теперь о том, что нам нужно делать. Я хочу сказать, что Вячеслав Борисович [Моргачев. – Ред.] очень хорошо выступил и по делу. Он сказал, что мы здесь можем сотрудничать или садиться за круглый стол, но реальная жизнь, которую надо видеть, будет идти своим путем и будет основываться на принятом Постановлении правительства. И сколько бы мы ни доказывали свою юридическую состоятельность, наши противники начнут действовать согласно этому документу. Хотя само Постановление основано на самом настоящем подлоге. Этим подлогом является прежде всего желание Девики Рани, состояние здоровья которой внушает сомнение в том, может ли она вообще читать, писать и думать. Когда я была на похоронах, мои бангалорские друзья, индийцы, рассказали, что Мэри Пунача – это человек, который полностью завладел состоянием Рерихов и использовал и будет использовать Девику для того, чтобы продолжать свою линию и «подгребать» под себя все то, что было вокруг Святослава Николаевича. Когда Девика – старая, беспомощная, находящаяся в ее полном распоряжении, возражала против каких-либо решений Мэри, та иголкой колола ей ноги. Когда я приехала на похороны, я впервые увидела Девику сидящей в чулках. Девика, которая зимой, приезжая в Россию, ходила без чулок, сейчас вдруг – в чулках! Но это потому, что ноги ее были в плачевном состоянии. И вот с такими, как Мэри, людьми эти «наши сотрудники» сотрудничают гораздо с бóльшим удовольствием, чем с нами. Разве нам с ними по пути? Все-таки есть же какие-то идеи, какая-то этика, какие-то нравственные нормы, которые не позволяют, даже ради собственной жизни, идти на компромиссы с подобными людьми. Я думаю, это известно каждому, но не каждый делает правильный нравственный выбор.

Я возвращаюсь к тому, о чем говорил Вячеслав Борисович. Он очень правильно определил уровень идеологической борьбы, которая возникла вокруг рериховского движения. Суть ее состоит в том, что правительство, которое издало Постановление и которое пытается нами править, не может жить без идеологии. Это люди – бывшие секретари райкомов, обкомов и т.д., которые отреклись от предыдущей идеологии и теперь не знают, как жить. Они так воспитаны – нужна идеология. Им под руку подвернулось православие, которое хочет занять освободившееся место идеологического монополиста, потому что отцы церкви тоже воспитаны в тоталитарном духе: культуры, тонкости, глубины проникновения в основы духовной жизни здесь нет. Нет их и у представителей светской власти: ага, дух, душа, дави их, они – фанаты, они – сектанты и т.п. Поэтому готовит наше решение в отделе культуры человек, который отвечает за религию и конфессии. У «фанатов и сектантов» отнимают здание и отдают государству, – нормальным, понятным правительству людям, Рыбакову например. Вот и будет государственный музей Рериха; вот и почтили память великой семьи. И Девика Рани теперь не сможет у нас отобрать наследие… Такова логика власти. Но как Девика у нас может отобрать наследие?! И какое до этого дело государству, когда наследие согласно юридическому документу уже передано в общественный музей? Девика должна обратиться к нам, а не к государству. То, что Девика обратилась к государству, – свидетельство того, что письмо составлял человек тоталитарного психологического склада. Индиец бы никогда в жизни этого не сделал, у них другие взгляды. У них совершенно другие взгляды. Святослав Николаевич при жизни, не после смерти (!), передал нам наследие своих родителей. Причем здесь Девика Рани – человек, которому это наследие никогда не принадлежало, которому были известны обстоятельства передачи?! Какой они устроили шабаш, чтобы нарушить волю Святослава Николаевича! И единственные, кто противостоял им, – это были мы.

Я полагаю, то, как долго мы сегодня говорим об этом, свидетельствует лишь об одном: мы должны действовать. И этот разговор, я думаю, полезен, потому что мы должны оценить, с кем мы в реальности имеем дело. Неправильная оценка реальности всегда приводила не просто к ошибкам, но к катастрофам. Я не хочу, чтобы мы потерпели катастрофу, не имею права. Я хочу, чтобы вы поняли: как только будет ликвидирован наш Центр, вас всех просто напросто передушат поодиночке. Мы выживем только вместе. Вместе. Но не с такими, как Рыбаков или Румянцева. Впустить их – все равно, что впустить Хорша.

<…> Что, я полагаю, могли бы сделать рериховские организации, которых много и которые существуют и в странах СНГ, ближнего зарубежья, которые связаны с нами. Я полагаю, нашему российскому правительству не будет безразлична реакция правительств этих стран, не будет безразлична реакция Украины, Эстонии, Латвии, Казахстана, Белоруссии и т.д. И если оттуда пришлют телеграммы с возражением против постановления, как это сделал украинский министр культуры, то, я думаю, это будет полезно для охранения наследия Рерихов. Подчеркну, телеграммы от администраций, от правительств, а не от рериховских организаций, которые наши противники ловко использовали в свою пользу. Вы поймите, у нас идет предвыборная кампания, Президент выстроил эту ситуацию сугубо по административной линии, и если с мест от властных структур, от которых сейчас все зависит, пойдут такие возражения, то, наверное, наши россияне наконец-то проснутся от летаргического сна и спросят себя: да что же нас Девика Рани так напугала?

Рыбаков – достаточно умный человек, чтобы через каких-то своих знакомых, связавшись с Минкультом, подложить Постановление на подпись Черномырдину, который не знал, что к чему. Нам даже сказали, если выйдете на премьера, расскажите все подробно. Мэри же просто самая настоящая уголовница. Я хочу вам сказать еще одну вещь. Оказывается, когда хоронили Святослава Николаевича, мы опустили гроб в так называемую спорную землю, ту, которая была продана перед этим, очевидно, не без участия Мэри, но на которую она претендовала и претендует самым бесцеремонным образом. Положив туда тело Святослава Николаевича, она как бы «застолбила» за собой этот участок земли. И вот такой человек, использующий Девику Рани – старую, беспомощную женщину, которая временами вообще ничего не может сказать, такой человек послужил, так сказать, основанием для создания правительственного постановления. Я не знаю, было ли на Руси когда-нибудь такое дело?!

Пусть наши противники не воображают, что они заботятся о национальном достоянии России. О национальном достоянии России заботятся такие, как мы, которые платят из своей зарплаты за его охрану, за его использование и т.д. Государство нам рубля не дало, а теперь они делают вид, что соблюдают интересы культуры и Рерихов. Но давайте раскроем глаза, посмотрим на этих людей и на то, что они делают, и сделаем то, что нам следует сделать: отстоять волю Святослава Николаевича. Давайте это сделаем! Чем больше мы будем уступать, тем больше они будут требовать. Давайте объединимся в этом нашем действии. Это усилит связи рериховских обществ с администрацией на местах, покажет, кто вы есть и что вы не паршивые сектанты, а люди, действительно радеющие за Культуру!

Москва, МЦР, 12 ноября 1993 г.  

Опубликовано в газете "Содружество" (издание Международного Совета рериховских организаций им. С.Н. Рериха) № 1 (43), июнь, 2016 г.