Ольга Старовойтова,
член Международной ассоциации писателей (МАП)
г. Рига, Латвия
Сотрудник Сил Света
Памяти А.И. Клизовского,
активного члена первого в мире
Латвийского общества Рериха
Жизнь – от корки и до корки
Перечитанная мной.
Варлам Шаламов.
Все-таки великое это дело – коллективный труд. В 1994 году благодаря помощи многих отзывчивых людей автору довелось собрать по крохам сведения о жизни одного из видных членов первого в мире общества Рерихов – Латвийского – Александра Ивановича Клизовского. Статью под заглавием «Книги мои по достоинству еще не оценены» в трех номерах (26.07, 02.08 и 09.08. 1994) опубликовала редакция газеты «Ригас Балсс», в которой я тогда работала. В ту пору о деятельности Латвийского общества Рериха знали крайне мало: многие из тех, кто изучал тогда Живую Этику, сложили головы в тюрьмах и лагерях. За подобную «контрреволюционную деятельность» в первый день войны арестовали и позже отправили по этапу в далекий город Петропавловск, что в Казахстане, и Александра Ивановича Клизовского.
Со дня выхода тех статей прошло 26 лет. Сегодня мы вновь знакомим читателей с событиями того времени.
Часть первая. Начало (26.07.1994 г.). Газета «Ригас Балсс»
Нас всех подстерегает случай.
Александр Блок.
Воистину, «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». В тот давний январский вечер мы даже помыслить не могли, во что выльется беседа о человеке, книги которого перевернули жизнь нам обеим. Моя собеседница – старая рериховка Ольга Александровна Катенева-Нейман, прожила долгую жизнь – ей 86 лет. Но, несмотря на столь почтенный возраст, ей, как и в молодости, по-прежнему присущи живость и ясность ума, из глаз исходят потоки света, а чувство юмора неизменно приводит близких в восхищение. В любой, даже самой трагической ситуации (а ей доводилось сидеть за свои убеждения и в знаменитом Рижском централе во времена немецкой оккупации, и позже, в лагерях Воркуты) она умудряется находить смешные моменты.
Людмила Васильевна Шапошникова и Ольга Катенева-Нейман в Риге в начале 1990-х годов
Так случилось и в этот раз, хотя речь шла о серьезной, в общем-то, теме – о том, как люди приходят к вере. Ольга Александровна вспомнила вдруг забавный эпизод своей молодости – тогда, в середине 20-х годов, она училась в женской гимназии Лишиной [1]. И, увлекшись, стала рассказывать столь выразительно, что я, казалось, воочию увидела добрейшего батюшку, преподававшего Закон Божий как у них, так и в мужской гимназии Ломоносова. Влюбленные гимназисты и гимназистки нашли оригинальный способ общаться между собой. И батюшка, долгое время пребывавший в неведении, невольно «служил» почтальоном, перенося в своих видавших виды калошах любовные записки из одной гимназии в другую. Сие деяние обнаружилось случайно, когда какой-то озорник, несясь сломя голову, задел стоявшие у порога калоши. Те перевернулись, стельки выпали и перед изумленной публикой предстали аккуратно свернутые трубочкой листки. Батюшка только руками развел…
Гимназисты его очень любили, но, как и их сверстники во все времена, подчас забывали прочесть заданную главу из Святого Писания. И тогда, дабы избежать заслуженной кары, шли на хитрость, попросту заговаривая батюшке зубы. Чаше всего это «ответственное» поручение возлагалось на бойкую на язык Олю. Она тянула руку вверх, и, получив разрешение говорить, серьезно вопрошала:
– Про взрослых грешников нам все понятно – они идут в ад. А скажите, батюшка, почему Бог младенцев наказывает? Иные только на свет появились – и сразу умерли, не успев согрешить.
– Бог многомудр, чадо, – серьезно ответствовал батюшка. – Он знает, как согрешил бы этот младенец, если бы прожил лет двадцать.
– Меня, конечно, такой ответ никак не устраивал, – смеется Ольга Александровна. – Я не унималась, и наш добрейший батюшка терпеливо вразумлял, пока, на радость гимназисткам, не звучал звонок. Позже батюшка тоже оказался в лагерях. Мне рассказывали, что вместе с ним сидели ксендз и раввин. Общая беда примирила священнослужителей разных конфессий, и когда кто-то из заключенных покидал этот мир, молитвы за упокой души читали все трое. Но однажды пробил и их час. Первым ушел наш батюшка, и от этой утраты тяжело заболел и слег ксендз. Отходную служил разом сникший от горя раввин...
Мы помолчали. А потом я вновь спросила: «И все-таки вы, убежденная атеистка, стали глубоко верующим человеком. Как это произошло?»
– В 1937 году общество Рериха в Риге организовало выставку картин Николая Константиновича Рериха, – начала она свой неспешный рассказ. – Родители, конечно, были рады встретиться с Индией [отец О.А. Катеневой-Нейман долгое время служил в Индии дегустатором чая, а мама была художницей, ученицей Вильхельма Пурвита, известного латышского художника – О.С.]. Новых картин Н.К. Рериха они не знали, но художник был у нас в доме в большом почете. Пошли всей семьей. Мужчины ушли, а мы с мамой бродим-бродим от одной картины к другой и тихонько переговариваемся. Чувствовалось, что, помимо внешней красоты, в этих картинах имеется какой-то глубинный смысл, но мы его не улавливаем. И вдруг к нам подошел один из молодых членов общества Александр Марков. Завязалась интересная беседа, и мама пригласила его в гости. Он пришел через два дня, принес первую книгу Александра Ивановича Клизовского «Основы миропонимания Новой Эпохи» и сказал: «Вот, почитайте». Я проглотила ее залпом, и когда Марков навестил нас в следующий раз, спросила: «Могу ли я поближе познакомиться с данным Учением».
– Конечно, – ответил он. – Автор книги живет в Пардаугаве. Вот адрес... Только идти Вы должны одни.
И я, преодолев стеснительность, поехала. Навстречу вышел человек высокого роста, определенно военный, с небольшой черной бородкой. (Впоследствии я узнала, что эта бородка скрадывала полученное на фронте ранение). Пригласил войти в кабинет, усадил и поинтересовался, какое у меня дело. Я ответила, что его книга произвела на меня сильное впечатление, внеся ясность во все мое мировоззрение.
– А как Вы восприняли инкарнацию?
– Стопроцентно. Перевоплощение объясняет смысл существования человека, его эволюцию, ответственность за свои поступки. Что сам посеял, то и пожнешь.
– А Иерархию?
– Тут мне надо хорошенько подумать. Но если уж приму, то навсегда.
Он улыбнулся и, видимо, уловив мой московский говор, вновь спросил:
– Вы родились в Москве?
– Нет, в Индии, в Чанданагоре, штат Пондишери. В Москве довелось жить ребенком, во время революции.
Александр Иванович заинтересовался и искренне так сказал: «Какие у вас две прекрасные родины – Индия и Россия».
Мало-помалу завязалась очень непринужденная беседа. Прощаясь, он написал записку Рихарду Яковлевичу Рудзитису, который тогда возглавлял Латвийское общество, и тот записал меня в младшую группу. Так я начала изучать Агни Йогу, за что вместе с другими рериховцами была репрессирована и выслана в Воркуту.
Мы опять помолчали, а потом я спросила о судьбе Александра Ивановича.
– Мы не знаем, – ответствовала Ольга Александровна. – Ходили, правда, слухи, что в войну его расстреляли в Рижском централе, но верны ли они?
О.А. Катенева-Нейман с автором статьи в сквере здания факультета журналистики Латвийского университета напротив своего дома по ул. Висвалжу, 8
Прошло несколько лет, настало время духовной свободы, и никому, по счастью, в голову больше не приходит отправлять людей в тюрьмы только за то, что они верят в Бога, Высший Разум или во что-то еще. Издательство «Виеда» напечатало «Основы миропонимания Новой Эпохи» в трех томах стотысячным тиражом, и их как ветром сдуло с прилавков. Сделали допечатку, перевели на латышский – результат тот же. И все чаще благодарные рериховцы государств бывшего Союза на различных конференциях задавали рижанам вопрос: «Скажите, каким был этот человек в жизни, как он подошел к Учению, когда родился и умер, где похоронен?» Отвечать нам, увы, было нечего.
В тот благословенный зимний вечер меня вдруг осенило:
– Ольга Александровна, у вас, случайно, нет фотографии Клизовского?
– Есть, – сказала она и достала старый альбом. – Вот. Александр Иванович – пятый слева во втором ряду. Четвертый слева – Гаральд Феликсович Лукин, а перед Клизовским – Рихард Яковлевич Рудзитис. Тут же, за столом, первая слева сидит Екатерина Яковлевна Драудзинь... – Она продолжала называть по именам тех членов старого общества, которых хорошо помнила.
– А что если дать ее в газету?
– Да полвека с войны прошло. Вряд ли кто-либо из его современников остался жив... – засомневалась она.
– Ну, а вдруг?
Вот с этой старой фотографии членов Латвийского общества Рерихов из архива О.А. Катеневой-Неймане, опубликованной спустя полвека после окончания войны, все и началось. А.И. Клизовский во втором ряду пятый слева
Так 25 января с. г. (1994 г.) упомянутая фотография появилась на газетной полосе. И произошло чудо…
Первой откликнулась госпожа Шичко: «Мой отец, Максимилиан Новицкий, был близким другом Александра Ивановича...». Потом позвонила госпожа Рейниеце: «Мы с братом детьми играли с дочкой Клизовского, Ирой...» А вслед за ней госпожа Пимберг: «Наша семья жила в его доме, и мама помнила, как хозяина забрали работники НКГБ...».
И чуть позже – госпожа Наркевич, которая и сегодня все еще живет в этом доме: «Я разыскивала Иру Клизовскую после войны, писала в Красный Крест Германии, куда они уехали с матерью, но безрезультатно...».
Потом были письма читателей, многочисленные беседы с разными людьми, на основе которых велись поиски. Например, в одной из них промелькнула информация, что дом Клизовского проектировал архитектор, по проекту которого построен кинотеатр в Пардаугаве «Гранд палас». В кругу единомышленников мы обсуждали все детали, за которые, как за ниточку, можно было бы ухватиться. К сожалению, особенно похвастаться оказалось нечем – время на всем оставило свой разрушительный след. Поэтому самым большим подарком оказалось сообщение писателя Юрия Ивановича Абызова, по крупицам собирающего сведения о судьбах русской интеллигенции в Латвии. «В прокуратуре республики хранится дело, заведенное на Александра Ивановича Клизовского, – сказал он. – Я держал его в руках пару месяцев назад».
Дальнейшее было уже делом техники. Сегодня, благодаря любезности и помощи заместителя генерального прокурора республики господина Стрелиса и следователя по особо важным делам управления по расследованию преступлений тоталитарных режимов госпожи Стабулниеце, ксерокопии документов полувековой давности займут свое место в музее Международного Центра Рерихов в Москве.
История Александра Ивановича Клизовского, рассказанная им самим
Часть вторая. Продолжение, 02.08.1994 г. Газета «Ригас Балсс»
Жизнь проходит по самым неожиданным путям.
Учение Живой Этики. Братство
Из уголовного дела, заведенного на А.И. Клизовского в Петропавловске и присланного в 1989 году в Латвию для рассмотрения и реабилитации.
Я, Клизовский Александр Иванович, родился 2 января 1874 года в городе Сувалки (Польша). Родители из крестьян Гродненской губернии. Отец служил при Николае I в 14-м уланском полку штабным трубачом. По выходе в отставку занимал должность акцизного надзирателя в г. Сувалках и его окрестностях.
Учился в сувалкской гимназии, но курса не окончил по недостатку средств. Выдержал специальный экзамен для поступления на военную службу вольноопределяющим. Поступил на военную службу в 19-й стрелковый полк в 1891 году.
Военное училище в Вильнюсе, которое закончил А.И. Клизовский
В 1893 году поступил в военное училище в г. Вильно, которое окончил в 1895 году. Вышел в полк, стоявший в Риге, где служил до начала мировой войны. За это время дослужился до чина капитана. Будучи человеком без связей, без средств, я знал, что большого продвижения по службе сделать не смогу, и единственным средством продвинуться по службе для меня было окончить академию генерального штаба. Я задался целью окончить, академию. Несколько лет готовился, но такие препятствия, как болезнь, а затем русско-японская война, задержали осуществление этой цели. Я был отправлен для держания предварительного экзамена в г. Вильно только в 1906 году, во время происходившего в Латвии революционного движения. Перед самым моим отъездом в Вильно от меня ушел мой вестовой [дальше в тексте неясное слово. – О. С.], унеся с собой два моих револьвера. Я доложил об этом по начальству и уехал.
Когда я окончил экзамены и выдержал первым, то получил приказание вернуться в полк. Вернувшись в полк, я узнал, что мой вестовой арестован, что он был причастен к революционному движению. И распоряжение о моем возвращении в Ригу было сделано начальником дивизии, который распорядился также к дальнейшему экзамену в г. Петрограде меня не допускать. Я пошел к нему объясняться, но, увидев бесполезность моих доводов и объяснений, решил подать на него жалобу командиру корпуса. Командир корпуса не обратил никакого внимания на мои объяснения, а за подачу «безосновательной жалобы» приказал посадить на две недели под арест. Тогда я решил идти дальше и подал жалобу на командира корпуса командующему войсками. Но и он оказался предупрежденным и моей жалобе не придал никакого значения.
Четвертый лист автобиографии А.И. Клизовского
Время было упущено. Вместо академии я был посажен на две недели под арест и (шанс) был потерян. В течение года был суд над группой революционеров, в которой участвовал (в качестве) свидетеля. Суд показал начальству, что я в этом деле не замешан, между тем я не был допущен в академию потому, что начальство подозревало меня в участии в революции. После этого я еще два раза ездил держать экзамены в Вильно и в Петроград. В Вильно я выдержал, но в самой академии меня проваливали, и как мне стало известно впоследствии, лишь потому, что я подавал жалобы на высокое начальство.
В самом начале мировой войны в 1914 году я был ранен и взят немцами в плен. В плену пробыл 4 года и 4 месяца. По возвращении из плена вернулся в Ригу, где у меня была оставлена квартира со всем имуществом. Все оказалось разграбленным немцами. Кроме того, я лишился также всех прав, приобретенных прежней службой. Имея пятый десяток лет, пришлось начинать жизнь снова. А так как я не знал государственного языка, то не мог получить места, и пришлось взяться за поденную работу. Вскоре я сделался маляром и несколько лет занимался малярными работами. Потом я женился. У моей жены было недвижимое имущество по улице Кулдигас [название улицы в тексте написано по-латышски Kuldigas. – О.С], состоявшее из сада и нескольких малых и старых деревянных домиков. Оно было разорено войной, было в запушенном состоянии и не приносило никакого дохода. Я взял на свои плечи имущество с тем, чтобы привести его в порядок и с этого жить. Я работал по 14–15 часов в сутки один, без помощников и наемных рабочих, ибо нанять было не на что. Исполнял все работы сам и работал как плотник, маляр, столяр, кровельщик, штукатур, садовник и так дальше. Я носил на себе строительный материал с ближайших заводов, чтобы сберечь лишний лат. В несколько лет я привел в порядок квартиру, и мы могли с женой и приемной дочерью с этого жить. В свободное время я занимался изучением восточной философии и начал писать по этим вопросам книги. Первая моя книга – «Основы миропонимания Новой эпохи» – вышла в 1934 г., второй том – в 1936 г., третий том – в 1938 г.
С наступлением кризисов жить становилось все труднее. Ремонты старых домиков не оправдывались. 15 лет я промучился с ними, в конце концов, их пришлось сломать, грунт разделить и, оставив себе небольшой участок, все продать, а на вырученные деньги построить большой дом, который мог бы давать средства к существованию. Такой дом был построен в 1939 году, но в следующем году по занятию Латвии советскими войсками был национализирован. Таким образом, я два раза в своей жизни выбился из нищеты и создал как материальные, так и духовные ценности, которые в настоящее время еще не оценены».
На этом месте прервем автобиографию, написанную рукой самого автора (стилистика текста оставлена без изменения) и дополним рассказ деталями, сохранившимися в памяти рижан, откликнувшихся на мою первую публикацию. Им было в ту пору от семи до четырнадцати лет, но дети запомнили и свои впечатления, и рассказы родителей.
Супруга Клизовского, Альма Георгиевна Риббе, родом из прибалтийских немцев, оказалась старше его на девять лет. Была она темноволосой, невысокого роста, ровного нрава и отличалась большим трудолюбием. От родителей ей достались два небольших ветхих дома. Где она встретила своего суженого, рижанки не знали. Предположили, что, возможно, когда одно из зданий потребовал ремонта, кто-то порекомендовал Александра Ивановича как мастера на все руки. Зато они помнили, что предложение он сделал ей вполне в офицерском духе – с места в карьер. Однажды, как позже рассказывала госпожа Альма соседке, она шла по улице, спеша куда-то. Александр Иванович, завидев ее, догнал и сказал: «Не могли бы вы стать моей женой?» От такого кавалерийского наскока она слегка опешила, но быстро нашлась: «Хорошо, но только сразу». Спустя какое-то время они поженились, видимо, это произошло в середине двадцатых годов. Оба в ту пору были уже немолодыми людьми. Трудно сказать, вынашивали ли супруги мысль взять в дом ребенка или же она возникла спонтанно. Известно лишь, что у госпожи Новицкой умерли знакомые, и их дочь Глафира попала в детский дом. Госпожа Шичко уверяет, что девочка родилась 14 декабря 1923 года, и в 1929 году, когда ее удочерили, ей было шесть лет. Остальные очевидцы тоже сходятся на этой дате. Но почему-то в анкете арестованного Александр Иванович указал год рождения приемной дочери как 1914.
Этот портрет Александр Иванович сделал по просьбе Е.И. Рерих
Как бы там ни было, но в доме, наконец, появился ребенок. К Глафире, в семье ее называли Ирой, прибегали играть соседские дети. Со взрослыми им общаться почти не приходилось, но кое-какие детали детский взгляд зафиксировал прочно. Например, выдержанность и доброжелательность Александра Ивановича. Поскольку к нему, члену Совета тогдашнего общества Рериха, приходило много посетителей, квартира на первом этаже специально имела два выхода, чтобы не мешать семье. Он встречал людей сам, всегда подтянутый и опрятный, вел их в библиотеку и подолгу о чем-то беседовал. Иногда дети слышали, как он говорил: «Тетя Саша пришла, пора работать». Кто такая «тетя Саша», выяснить не удалось. Известно только, что эта пожилая женщина помогала Клизовскому в работе над рукописью.
Жили супруги скудно, в основном на доходы от сдачи квартир внаем и на то, что удавалось выручить от продажи клубники, груш, яблок из собственного сада. Госпожа Шичко запомнила, что Клизовский иногда приходил к ее родителям с корзинкой фруктов в руках. Одно время, видимо, с деньгами полегчало, потому что пара приобрела красивую мебель. Потом снова пришлось затянуть пояс потуже. Дети услышали, как однажды Александр Иванович попенял жене за то, что она купила большой батон – хлеб они пекли сами. Спустя какое-то время мебель из дома вывезли – платить за нее оказалось нечем.
Из письма госпожи Бургеле:
«Я жила в доме Клизовского с 1931 по 1938 год. В то время Клизовские жили по ул. Грегора, 1. У них была приемная дочь Глафира. В дом № 47 по ул. Кулдигас Клизовские поселились в 1938 году, и от них мы переехали в другое место. В последний раз с семьей Клизовских встречалась 3 августа 1939 года. В моей памяти (мне было тогда семь лет) они остались как очень приветливые, хорошие люди. Александр был господин высокого роста с седыми волосами, он целыми днями сидел за пишущей машинкой. Госпожа Альма очень любила цветы, у нее было много кактусов. Глафире надо было учиться игре на фортепиано, но ей это не очень нравилось. Глафира ходила к учительнице музыки, которая жила на втором этаже коричневого деревянного дома на углу улиц Маргриетас и Валентинас...».
Дом А.И. Клизовского по адресу Рига, ул. Кулдигас, 47. Фото 2012 г.
Так в повседневных делах и заботах мирно текла жизнь этих людей. На Пасху, Рождество и семейные праздники приезжали друзья – Максимилиан Новицкий, владелец мастерской искусственных цветов, с супругой и дочерью, и бухгалтер пивзавода «Варпа» с семьей, фамилию его узнать не удалось. Иногда по выходным Клизовские и Новицкие выезжали на взморье, гуляли по берегу моря, беседовали. Об Учении Александр Иванович в присутствии посторонних никогда не говорил, и на какие темы он писал книги, дети не знали. Просто о чем-то писал и все. Каким образом он подошел к Живой Этике, в каком возрасте это произошло, как он оказался в числе ближайших сподвижников Рихарда Рудзитиса, к сожалению, пока осталось невыясненным. Фотографироваться, как и многие рериховцы, он не любил. И эта фотография из архива Екатерины Драудзинь, которую любезно предоставила искусствовед Инга Карклиня, дошла до нас по чистой случайности. Елена Ивановна Рерих просила присылать ей в Индию карточки всех членов Общества. И Александр Иванович, глубоко почитавший ее как своего Гуру (Елене Ивановне он посвятил свои книги), конечно же, отказать не мог.
Часть 3-я. Окончание, 9.08.1994 г. Газета «Ригас Балсс»
И смерть ходила по пятам
Варлам Шаламов
Ольга Александровна Катенева-Нейман с огромным интересом знакомилась с результатами журналистского расследования. И вспоминала все новые и новые детали:
– Однажды в Обществе советско-латвийской дружбы, кажется, осенью 1938 года, устроили вечер. Представители постпредства рассказывали, как там, в России. Мы сидели за столиками, слушали, пили чай. Вдруг объявили танцы. Александр Иванович подошел ко мне и пригласил на вальс. Я так изумилась, что не смогла этого скрыть, пролепетав что-то вроде: «А разве вы танцуете?». Клизовский улыбнулся, он, конечно же, сразу понял, что моя растерянность происходит от почитания иерархического начала. Не то, что в нынешнее время, – добавила она в сердцах. (Старая рериховка пристально следила за бурными событиями 1992–1994 годов, развернувшимися в Москве по поводу рериховского наследия, и горой стояла за МЦР). Потом продолжила: «И сказал: «Ну, не будем строить из себя сверхчеловеков. Пойдемте, потанцуем». И мы сделали тур вальса.
Есть еще один момент, который очень хотелось бы прояснить. Напротив дома А.И. Клизовского, на той же улице, в доме № 50, жила Зента Мауриня [2] – потрясающая женщина, которая боготворила Прометея, любила Парацельса, прекрасно знала Достоевского и тоже серьезно изучала философию Востока. Ее взгляды разделял и супруг, писатель Константин Раудиве [3]. Мало кто знает, что этот одаренный человек, уже репатриировавшийся, как и многие балтийские немцы, в Германию, одним из первых ученых сумел записать на пленку голоса из Тонкого мира... Связывало ли этих людей что-либо еще, помимо обычного соседского общения? На мероприятиях, проводимых Латвийским обществом Рериха, г-жа Мауриня иногда бывала ...
Марка, посвященная философу и писательнице Зенте Маурине, разделявшей идеи Учения Живой Этики
Но продолжим наше повествование. После относительно спокойных времен президента Карлиса Ульманиса началась Вторая мировая война, и все пошло вкривь и вкось. По радио рижан попросили замаскировать окна, чтобы дома не служили мишенью для бомбежек.
– Моя мама занавесила окно чем-то темным, включила свет и спустилась во двор посмотреть, не видно ли чего, – вспоминает госпожа Цимберг. – В этот момент (дело было к вечеру 23 июня 1941 г.) к дому подъехала машина, из нее вышло несколько человек, и один из них спросил у мамы: «В какой квартире живет Клизовский». Растерявшись, она пролепетала: «В первой». Они прошли туда, и больше Александра Ивановича мы не видели. Мама всю жизнь переживала, вспоминая эту сцену, чувствовала себя виноватой ...
Однако ее вины в этом не было совершенно – Александр Иванович совершенно точно знал, что его арестуют. Примерно за две недели до этого он просил своего друга об одной услуге, на случай, если его возьмет Национальный Комитет по госбезопасности – как-никак когда-то этот белогвардейский офицер служил в деникинской армии. Но прятаться не стал...
О дальнейшей судьбе А.И. Клизовского, после ареста, никто ничего не знал. Известия появились только после того, как следователь генеральной прокуратуры Латвии по особо важным делам госпожа Инта Стабулниеце прочитала мою первую статью и позвонила редактору газеты «Ригас Балсс». Так нам любезно разрешили снять копии с уголовного дела, заведенного в Казахстане и присланного для рассмотрения в Прокуратуру Латвийской республики. Процитируем еще одну информацию из него, оставленную 20 апреля 1942 года оперуполномоченным УНКВД по Северо-Казахстанской области по фамилии Ниедрэ. Он «нашел, что в личном тюремном деле Клизовского имеется постановление на арест без санкции прокурора, из которого видно, что Клизовский за контрреволюционную деятельность арестован 23 июня 1941 года НКГБ Латвийской СССР. Следственное дело на эвакозаключенного <...> не поступило», и постановил «завести следственное дело и принять его к своему производству». После пребывания в Рижском централе А.И. Клизовского отправили по этапу в общую тюрьму № 22 города Петропавловска в Казахстане. А 29 апреля 1942 года, Александр Иванович Клизовский был помещен в тюремную больницу, где и умер от сердечной недостаточности – в деле есть заключение врача. Его следственное дело находилось в архиве до той поры, когда наступил период оттепели, и работники Комитета Госбезопасности восстанавливали справедливость, устраняя свои собственные ошибки. Спасибо им за это, потому что благодаря этой тоненькой папке мы имеем сегодня уникальные документы.
Жене и дочери дали неверную информацию – будто бы его расстреляли в Рижском централе. Спустя неделю в Ригу вошли немцы. Поскольку Альма Георгиевна была немкой, Глафиру взяли работать на немецкую биржу. Летом 1944 года стало ясно, что немцам придется покинуть Латвию. Что могли ожидать две беспомощные женщины, муж и отец которых расстрелян за «контрреволюционную деятельность», от прихода советских войск? И они решили уехать в Германию с последними пароходами.
Накануне отъезда Глафира зашла проститься с друзьями детства. Она навестила Лидию Рейзниеце, которой оставила на память свои фотографии, Галину Шичко, попрощалась с близкой подругой Ириной Наркевич и пообещала сразу же дать о себе знать.
Однако вестей от нее больше не было. Только откуда-то пришел слух, что Альма Георгиевна не выдержала выпавших на ее долю страданий и почти сразу же умерла. О судьбе Глафиры информации нет. В 1989 году документы Клизовского прислали в Ригу, и, естественно, его реабилитировали – уголовное дело прекращено в связи с отсутствием события преступления...
И еще несколько строк из вышеназванного уголовного дела:
Что касается моей службы в Красной армии и в белой, то мое участие в них было и непродолжительным, и незначительным. В Красной армии я служил в течение трех месяцев на курсах всеобщего военного обучения в Киеве как военный руководитель. Но так как эти курсы вскоре были расформированы, а я во время ликвидации их болел воспалением легких, то мое участие этим и ограничилось.
По занятии Киева белыми войсками всем бывшим офицерам приказано было регистрироваться. Так как я политикой вообще никогда не занимался и считал своим долгом быть лояльным к любой власти, то исполнил и это требование новой власти. Но в белую армию старых офицеров принимали неохотно. Там служили молодые, которые почти все были полковниками, и они не хотели лишаться своих командных должностей. Из бывших старых офицеров были сформированы караульные батальоны, которые несли караульную службу и поддерживали в городе порядок. Но в Киевском караульном батальоне я пробыл около двух месяцев и перешел на службу в г. Черкассы на должность помощника командира государственной стражи. Здесь я прослужил тоже около 2-х месяцев. Отступавшая через Черкассы белая армия грабила население, (командир) не мог по недостатку сил ничего сделать. Один раз начальник стражи приказал мне собрать стражников и остановить грабежи населения. Набрав 6 человек, я отправился на улицу, где происходил грабеж. Грабила целая команда, человек 50, заходили в дома, брали то, что им было нужно, клали на подводы и ехали дальше. Увидев меня, сказали: «Вы что, пришли жидов спасать? Уходите, а то расстреляем». Мои стражники разбежались, и мне пришлось уйти. <...> По эвакуации из Черкасс и по приезде в Одессу мне снова пришлось служить в караульном батальоне. Отступление белых продолжалось дальше, за границу. Наше начальство, имея уже билеты на пароход, твердило, что мы должны поддерживать порядок до последнего момента. Но большинство офицеров, служивших, как и я, в караульном батальоне, предчувствуя катастрофу, на службу не явились. В день наступления Красной армии в Одессу на службу прибыли только я и еще два человека, остальные разбежались. Этим мое служение в белой армии закончилось.
Таким образом, я хотя и служил в белой армии, но моя служба была такого рода, что я никогда активного участия в борьбе против красных сил не принимал и сознательно этого избегал.
Вот, собственно говоря, и все, что удалось выяснить на сегодняшний день. Правда, во мне теплится надежда, что судьба еще явит нам свою благосклонность. В один прекрасный день вдруг раздастся еще какой-то телефонный звонок или же все произойдет как-то иначе. Собственно, это не столь важно. Главное в другом: Александр Иванович Клизовский знал, что настанет время, когда книги его будут по достоинству оценены. И благодарные потомки проявят неподдельный интерес к людям, которые в те далекие трудные годы в бедности, практически в одиночестве, непонятые своим окружением, работали ради будущего нашей планеты.
Справедливость восторжествовала
Бог не в силе, а в правде.
Князь Александр Невский
Чудо действительно произошло и во второй раз, причем столь же прозаическим образом. Буквально через пару недель после выхода последней статьи, в конце августа 1994 года, раздался звонок читательницы. «Глафира Клизовская с супругом сейчас находится в Риге. Только поезжайте с переводчиком – по-русски она не говорит». Взволнованные новостью, мы тут же отправились в небольшую гостиницу на Юрмальском шоссе. Нам выстречу вышла полная пожилая дама, рассматривавшая нас неприветливо, и, как показалось, с каким-то испугом. Взгляд смягчился, только когда переводчик рассказал ей о цели нашего визита, а я, в подтверждение его слов, показала документы. Тогда и прояснилась причина испуга. В те годы (1992–1994) бежавшим от советской власти балтийским немцам возвращали собственность. Узнав об этом, Глафира тоже решила заявить права на дом родителей. И потому супруги приехали в Ригу на машине из Германии. В Латвии передел собственности сопровождался неприятными эксцессами, и они не хотели огласки.
О судьбе отца дочь никакими сведениями не располагала – знала только от матери, что его расстреляли в Рижской центральной тюрьме. На просьбу вспомнить какие-либо детали, Глафира что-то сказала супругу, молча слушавшему разговор. Он достал папку и вынул оттуда какой-то потрепанный лист. То был ордер на обыск за № 022807, выписанный комендатурой НКВД, находившейся на ул. Бривибас 37/39. Из него следовало, что обыск производил сотрудник УРБ НКВД ЛССР Дмитриев в присутствии матери и двух мужчин по фамилии Вилцанс и Махнов. Альма Георгиевна бережно его сохраняла, и вот сейчас, спустя полвека, на основе этого документа Глафира намеревалась вернуть родительский дом. Мать рассказывала ей, что за пару недель до ареста приходил сотрудник милиции с целой кипой писем из Индии, Китая, Варшавы, Эстонии (Александр Иванович вел большую переписку с единомышленниками из разных стран). Расспрашивал, как и что: из-за столь обширной корреспонденции отца и взяли под наблюдение. Тогда-то Александр Иванович и попросил друга спрятать небольшой чемоданчик с документами. (Коллеги по цеху говорили, что его тоже обнаружили через несколько лет после выхода статьи, однако подробности, к сожалению, прошли мимо меня).
Вообще об отце Глафира знала мало, лишь то, что служил дворником, а в свободное время писал. Под напором наших вопросов вспомнила важную деталь: Александр Иванович рисовал масляными красками. За кисть брался часто, любил писать монастыри и портреты людей. Картины его висели дома и в помещении рериховского общества на ул. Элизабетес, дом 33. Известие о том, что книги отца опубликованы большим тиражом и пользуются популярностью, ее поразило. С искренним удивлением она рассматривала подарок редакции – три тома «Основ миропонимания Новой Эпохи».
О своей последущей жизни Глафира рассказала охотно. После ареста Клизовского, а Альме Георгиевне тогда было 76 лет, им приходилось очень трудно. Помогла соседка – та самая замечательная женщина – ныне высоко почитаемый латышский философ Зента Мауриня. Владевшая немецким Глафира в течение 1943–1944 годов периодически приходила к ней печатать на машинке философские работы. В начале 1944 года соседи не раз обсуждали ситуацию на фронте, все чаще склоняясь к решению покинуть Латвию. Глафира с матерью уехали на пароходе тем же летом. Они добрались до Бреслау, затем до Гамбурга, где и осели неподалеку от города. В 1944 году в Германии они вновь ненадолго пересеклись с Зентой Мауриней, также перебравшейся в Германию. Вскоре Глафира вышла замуж, став госпожой Крусе. В конце 1948 года Альма Георгиевна умерла. Сейчас супруги Крусе живут в Германии, но в другом месте. Глафира оставила свой адрес¸с просьбой сообщить, если вдруг появятся еще какие-либо известия об отце. Адрес с ее разрешения публикую: Glafira Klizovsky-Kruse, 29456 Hitzacker, Osterlon, 6.
Известие, что ее помнят столько людей, а ближайшая подруга Лидия Рейзнице, все эти годы хранившая фотографии, и ее брат, в ту пору директор Латвийской Академии художеств, с нетерпением ждут в гости, восприняла равнодушно. Координат не спросила, и нам показалось, что образы друзей ее детства просто выветрились из памяти за давностью лет. На прощание г-жа Крусе пообещала разыскать в Германии переводчика, чтобы прочесть книги и сообщить нам. Но, видимо, это оказалось для нее слишком трудным делом…
Примерно за месяц до неожиданной встречи с дочерью Александра Ивановича Клизовского я отправила письмо в Казахстан, в рериховское общество с просьбой выяснить дополнительные факты о его пребывании в Петропавловске. 23 августа 1994 г. пришел ответ от председателя Рериховского общества г. Алма-Аты Г.Д. Безродной, пообещавшей всяческое содействие. Вскоре, 15 марта 1995 года из Казахстана пришло второе письмо:
«Мы послали еще два запроса: в областное управление Национальной Безопасности по Северо-Казахстанской области, в Управление внутренних дел г. Петропавловска. Обидно, но мы не знали, что в Республиканском архиве не все сведения, и потеряно много времени».
Запрос Союза писателей Казахстана, сделанный по просьбе сотрудников Рериховского общества г. Алматы
Вскоре пришло еще одно письмо от членов Рериховского общества г. Алма-Аты:
«<...> В Государственнном следственном комитете, в фонде 17, опись 9, хранится папка под № 48 – архивное дело Александра Ивановича Клизовского. В папке пусто, нет никаких документов. <...>
О точном месте захоронения ничего узнать не удалось. Хоронили так: вырывалась большая траншея, сбрасывались тела умерших, сверху из специальной машины заливался раствор негашенной извести и все забрасывалось землей. Известь делала свое дело. Все современные попытки что-либо определить в этих захоронениях были безуспешными <...>».
К нему прилагалось несколько запросов и ответов на них. Пользуясь случаем, еще раз от имени всех рериховцев поблагодарю коллег из Казахстана за бесценную помощь.
Итак, папки по делу Клизовского в Казахстане зияли пустотой – содержимое уехало сначала в Москву, а потом и по месту жительства – в Латвию. Попробуем по документам из нее восстановить события по датам, начиная с Петропавловска. Аресты в Риге производились в спешке, без суда и следствия; заключенных перевозили к месту заключения в товарных вагонах, и времени фиксировать такие тонкости, как дата отправления из Рижского централа на Восток не было и подробности долгого скорбного пути не записывали.
Поэтому принимаем за основу прибытия в Петропавловск 18 апреля 1942 года – эта дата стоит на первом документе, оформленном в тюрьме № 22. В нем под названием «постановление об избрание меры пресечения» следователь Ниедрэ записал:
«<...> Клизовский <...> за совершенное преступление против советсткой власти подлежит уголовной ответственности».
Еще через два дня, 20 апреля, тот же следователь завел уголовное дело № 8698, в рамках которого начались допросы. Из них и дошли до нас автобиография, данные о внешности и другие детали. Однако 26 мая «следственное производство» пришлось прекратить, а 29 апреля 1942 года в 21.00 Александр Иванович скончался от сердечного приступа. 31 мая 1942 года дело Клизовского отправляют в Москву, где под № 096487 его регистрируют в архиве 1-го спецотдела НКВД СССР 19 июня 1942 года.
Там оно и пролежало под грифом «совершенно секретно» долгих 47 лет, пока не наступила перестройка. В числе тысяч других дело подняли и переслали по месту жительства А.И. Клизовского в Латвию. 12 декабря 1989 года оно легло на стол главы прокуратуры Латвийской СССР В.Б. Даукшиса. Тут и выяснилось, что на самом деле никакого обвинения в Риге Александру Ивановичу не предъявили. Хватило домыслов по поводу объемной переписки с разными странами и деятельности в непонятном обществе. Поэтому В.Б. Даукшис сначала отменил давнее постановление от 26 мая 1942 года о прекрашении уголовного дела в связи со смертью обвиняемого, а затем прекратил его «в связи с отсутствием события преступления». Так было восстановлено доброе имя Александра Ивановича Клизовского.
Вот, собственно, и вся известная история жизни Александра Ивановича Клизовского, который оставил нам свои замечательные книги и свой завет:
«Мы – призванные помощники и сотрудники Сил Света в проведении Ими на нашей планете плана эволюции. Каждый из нас имеет определенную задачу и определенное назначение. <…> Как бы ни казалась нам ничтожна та роль, которую мы в жизни выполняем, она есть именно та, которая нам назначена. <…> Если же человек сознательно всякий свой труд превращает в великое служение Высшим Силам и на исполнение всякой своей обязанности смотрит как на сотрудничество с Ними, на благо всего человечества и на пользу эволюции, то его постоянный труд, добросовестно, охотно и с любовью выполняемый, есть его постоянная молитва. <…> Постоянный труд как молитва есть подвиг, но подвиг, как говорит Учение, есть самое практичное действие, ибо, лишь совершая подвиг, лишенный эгоистических стремлений и личных исканий, мы растем гигантам подобно, лишь таким подвигом движемся вперед и совершенствуемся» («Основы миропонимания Новой Эпохи»).
Май, 2020 г.
Послесловие:
После публикации этой статьи к нам обратилась Н.П. Германова (г. Минск, Белоруссия) со следующей информацией:
В 2006 г. в Минске прошла международная конференция "Тернистый путь красоты", посвященная 80-летию Л.В. Шапошниковой и 55-летию ее творческой деятельности. Это была первая научно-общественная конференция, посвященная творческой деятельности Людмилы Васильевны.Шапошниковой. На ней выступила с докладом "Основы миропонимания Новой Эпохи" о А. Клизовском член союза белорусских писателей Ольга Ипатова. Родом она из Гродно. Ниже информация из её доклада:
"Сувалки, где родился А.И. Клизовский, как часть Белосточчины с этническим белорусским населением, имеют свою непростую историю. После раздела Речи Посполитой в конце 18 века они отошли к Пруссии, а затем в результате Тильзитского мира - к России. Во время переговоров Советской России и Литвы в 1920 году они на короткое время отошли к Литве, но после были отданы Польше. Во времена наступления Красной Армии (1939 г. - дополнено мною) Сувалки вошли в состав БССР, а после Второй мировой войны, по решению Крымской конференции, Белосточчина отошла к Польше. Деды Клизовского - из крестьян Гродненской области, они из тех мест, где звучал белорусский, польский, литовский и русский языки. Его отец Иван Прохорович Клизовский был военным музыкантом в уланском полку, а выйдя в отставку, стал работать в Сувалках акцизным надсмотрщиком..." (Тернистый путь Красоты: международная научно-общественная конференция ( Минск, сентябрь 2006 г.), - Минск: ОАО "Полиграфкомбинат им. Я. Коласа. 2007 - с. 89-90).
Таким образом, А.И. Клизовский родом из Беларуси, а не Польши, предки его были из белорусских крестьян.
Благодарим Нэллу Павловну Германову за уточнение сведений о происхождении А.И. Клизовского.
Примечания
1. Гимназия Лишиной – одна из самых известных в Риге частная школа.
3. Константин Раудиве (1909–1974).
Главная → Журнал "Восхождение" → Страницы Истории
