Евгений Курдаков
Усть-Каменогорск, Казахстан
Кара-буран
поэма
С утра, с потемневшего запада, сзади
Подуло легко, но уже через час
Вокруг заплясали холодные пряди
Бурана, и день, не начавшись, погас.
Котлом забурлила и вспенилась Гоби,
И старый вожатый, привстав в стременах,
С тоской оглядел караван свой убогий,
Едва различимый в белёсых песках.
Тяжёлая пыль забивалась в овчины
Тулупов, и снег ускорял свой разбег, —
И нужно залечь бы, но были причины
Идти, невзирая на гибельный снег.
То были причины особого склада.
Но позже об этом… Во мраке густом
Верблюды сбивались в ревущее стадо
И кони ревущим брели табуном.
От ветра искрились вьюки, истекая
Тревожным свеченьем в исчерченной мгле,
И думалось, что уж ни ада, ни рая
Давно не осталось на этой земле.
Давно ничего не осталось на свете,
И смерть впереди уж не будет мертвей…
И женщины выли, и плакали дети
За спинами полуживых матерей.
И ветром, и снегом, и вьюгой продуты,
Уже отрешенно молчали, — как вдруг
Из вихря, как призраки, выплыли юрты
С буграми верблюдов, лежащих вокруг.
Развьюченный скот разбредался уныло,
А люди, нежданным согреты теплом,
Едва ль понимали, что всё это было
Спасеньем, предвиденным их вожаком.
Над юртами буря свистала без края,
И с вечностью звук был в единое слит,
И чудилось — птиц беспросветная стая
Куда-то, как жизнь, бесконечно летит.
Очаг под котлами подкуривал чадом,
И, рыжий аргал в очаге вороша,
Угрюмый вожатый со старым номадом
За чаем беседу вели не спеша.
Они говорили на странном наречье,
На спутанной смеси чужих языков,
Которой всегда объяснятся при встрече
Скитальцы среднеазиатских песков.
Белели безглавые лики бурханов,
И старый номад, погружённый во тьму,
Смотрел на вожатого смутно и странно.
И вот что вожатый поведал ему:
— Хозяин, за три перехода отсюда,
От встречных случайно твой выведав путь,
Мы гнали своих истомлённых верблюдов,
Чтоб в чёрном тумане тебя не минуть.
Мы знаем, твой путь, как и наш, не из лёгких.
Но, может, кочуя на полночь, на хлад,
Пройдёшь мимо наших селений далеких,
Откуда мы вышли два года назад.
И там, на Алтае, в Ясаке и Камне,
Скажи соплеменникам нашим в горах,
Что мы ещё живы, что наших исканий
Ещё не коснулись ни ересь, ни страх.
Скажи, что наш путь ещё Богу угоден,
Что души ведёт указующий глас,
Что так и идём, на восход и на полдень,
И только лишь сорок осталось из нас.
Что всех хоронили по старым обрядам,
С молитвою праведной и со крестом,
Что жаль не дошедших… Что, может, уж рядом
Завещанный край тот, куда мы идём…
— Ом мани, — вздохнул сокрушённо хозяин,
И эхом ответила тьма: — Падме хум…
— Какая же цель ваших трудных исканий,
Дороги без края, пути наобум?
Буранная полночь тоской снеговою
Свистала, и бились струя о струю…
И старый вожатый, тряхнув бородою,
Продолжил нехитрую повесть свою:
— Мы ищем, хозяин, страну Беловодье.
По книгам, которые взяли с собой,
Страна эта там, далеко на восходе,
За черной пустыней, за горной грядой.
Там белые реки и светлые нивы,
Пшеница родится там сам-пятьдесят,
Там издавна вольные люди счастливы,
И в радости Господа благодарят.
Там птицы — несметно, не считано зверя,
Там в вечном цветении сказочный лес,
Там старая вера, там истинно верят,
И всем благодать ниспадает с небес…
По юрте скреблись вихри снега и пыли,
И звук заунывный просящ был и нищ,
И лики бурханов, казалось, ожили,
И скорбно смотрели из войлочных ниш.
— Нас гнали по свету сатрапы раскола,
И там, на Алтае, куда ты идёшь,
Ты встретишь и нивы, и пашни, и сёла,
Но всюду там зло, произвол и грабёж.
Мы русские люди. Терпенье и вера
Ведут нас, и нет нам возврата назад.
За путь бесконечный, за муки без меры
Нас ждёт в утешенье взыскующий град.
И там, когда вдруг загудят на подходе
Со звонниц невидимых колокола,
Откроется взорам страна Беловодье,
Куда эти годы нас вера вела…
— Мой гость, я прошёл со своим караваном
Насквозь и Амдо, и Цадам, и Тибет,
Я видел в пути своём разные страны,
Но там, на Востоке, страны твоей нет.
Мы племя тангутов с холодных нагорий,
Сыны опустелой и сирой земли.
Нас тоже в скитания выгнало горе,
И пастбища наши остались вдали.
Дунганский ахун с озверелой барантой,
Тибетский нойон да китайский амбань
Всё вымели вплоть до последних баранов, —
И всякому подать, и откуп, и дань.
Нищают кумирни и нет уж просвета,
Пустеют поля, вымирает народ…
И вера в расколе: два толка, два цвета, —
Цвет крови и солнца… И кто их поймёт!
Но если, о гость, ты пройдёшь через горы
И целым достигнешь высокой страны,
Скажи соплеменникам у Куку-Нора,
Что мы ещё живы и верой полны…
Пустыня смолкала. Во тьме непочатой
Слабел постепенно тоскующий вой…
— О Боже, — вздохнул сокрушенно вожатый,
И эхом ответила тьма: — Боже мой…
И сверху, казалось, не ветер, а время
Стекало по мраку с шуршанием крыл…
— Куда ж ты ведёшь свое гордое племя? —
С волненьем вожатый номада спросил.
— По древним преданьям, в краю полуночи
Средь моря главами светлейших вершин
Вздымается остров, блажен, непорочен,
То остров счастливых, святой Шамбалын.
Там белые реки и млеком, и мёдом
Струятся меж пастбищ и сказочных скал.
Любовь и свобода там правят народом,
Там каждый нашёл то, что в жизни искал.
Там люди красивы, добры и безбедны,
Как радостный праздник свершается труд.
В высоких кумирнях творятся молебны
Во славу единственнейшего из Будд.
И в край тот, явясь из высокого Храма,
По древним преданьям — чрез тысячу лет,
Народ поведет за собой далай-лама,
И путь тот осветит сияющий свет.
Но тысяча — это для смертного много…
И, встав из своих разорённых долин,
Мы вышли на Север неясной дорогой,
Искать свой блаженный святой Шамбалын…
Беседа угасла… В костре поседели
Последние угли… И в юрте к утру
Вдруг стало не слышно безумной метели,
Всю ночь продолжавшей глухую игру.
В рассветном тумане сквозь сон и усталость
Готовились люди вершить переход,
И в гулкой морозной тиши раздавались
Лишь крики погонщиков, вьючивших скот.
Они расставались, вожатый с номадом,
И каждый, храня и тепло, и печаль,
Прощался друг с другом напутственным взглядом,
Пред тем, как уйти в безвозвратную даль.
И если кто мог бы свободною птицей
Подняться в тот день над застылой землёй,
Внизу различил бы он две вереницы
Людей, уходящих невидной тропой.
Две тоненьких нити, готовых порваться,
Две вечных надежды, два всплеска огня,
Которым гореть, умирать и сбываться,
Храниться и тлеть —
До грядущего дня.
Также на эту тему:
Главная > Журнал "Восхождение" > Представляем... Опубликовано: 8.08.2021
